Vasily Ivanov делится впечатлениями от книг Исаака Зингера
О том, кто открыл миру прекрасную литературу на иврите, или, как говорят, на еврейском языке, мы совсем недавно говорили.
Но еврейских языков немало — это и ладино, и арамейский, и язык татов (джуров) кавказских евреев, и ещё несколько.
И, конечно, идиш.
Открыть великолепную литературу на идиш тоже должен был кто-то. Мир должен был узнать, что существует не интересная лишь небольшому кругу евреев, а подлинная литература — самобытная, философская, тонкая, ироничная, и при том высочайшего уровня. Узнать, понять и принять её можно было только через действительно великого писателя на идиш и не менее талантливого переводчика, способного передать всю гамму интонаций многокрасочного языка.
Сложность признания литературы на идиш заключалась ещё и в том, что литература на иврите создавалась в крошечном Израиле, где писателей, пишущих на иврите, было не так много, и Шай Агнон заметно выделялся на их фоне. Литература же на идиш издавалась уже давно, и её читатели были практически во всех странах Европы и Америки. Среди них были признанные величины в еврейском литературном мире. Но в остальном мире их почти не знали.
Да, был, конечно, Шолом-Алейхем, были и другие писатели, которых переводили на разные языки. Но, по правде сказать, они мало интересовали кого-либо вне еврейской среды. И качество как самой литературы на идиш, так и её переводов было не всегда на том уровне, чтобы привлечь нееврейского читателя.
Нужен был талант, выходящий далеко за привычные рамки представлений об еврейской литературе, способный покорить взыскательную публику. И, конечно, требовалась высокая оценка со стороны независимых критиков, чтобы признание стало абсолютным.
И появился Исаа́к (И́цхок, А́йзек) Баше́вис-Зи́нгер, который явил миру великую литературу на идиш, занявшую причитающееся ей место в мировой культуре.
До сих пор идут споры: он ведь родился и долго жил в Польше, где начал писать — значит, польский писатель на идиш; затем многие годы жил в Америке — значит, американский писатель на идиш? Эти споры бессмысленны: он писал на своём родном языке и принёс ему мировую славу.
Удивительно, но и старший брат, Исроэл-Иешуа Зингер, стал писателем, как и сестра — Хинда Эстер Крейтман. При этом в Америке брат одно время был даже популярнее, чем Ицхок.
Сравнивать Шмуэля Агнона и Ицхока (Исаака) Зингера невозможно. Первый своим творчеством создал гимн рождению нового — и одновременно древнего — языка и страны. Это был гимн радости. Зингер же создал гимн ушедшей стране, которой не существовало на карте, но которая была реальностью — Идишланду. В этом — в защите и возвышении уходящего языка (а после войны он прекрасно понимал, что идиш стремительно исчезает), его заслуга, даже большая, чем собственно литературная. Это была борьба памяти с беспамятством.
Хорошо иллюстрирует это борьбу встреча нобелевского лауреата Исаака Башевиса Зингера и нобелевского лауреата, премьер-министра Израиля Менахема Бегина.
Писатель и журналист Петр Люкимсон, автор биографии Зингера «Последний бес. Жизнь и творчество Исаака Башевиса-Зингера», приводит этот эпизод:
«В конце ноября 1978 года с официальным визитом в США прибыл премьер-министр Израиля Менахем Бегин. В числе тех, с кем он захотел встретиться, был и Исаак Башевис-Зингер. Желание было вполне понятно: как-никак, Башевис-Зингер после ивритоязычного писателя Шмуэля-Йозефа Агнона стал вторым “настоящим еврейским писателем”, удостоенным Нобелевской премии.
Беседа началась в самых дружеских тонах. Бегин поздравил лауреата, отметил значение его вклада и всей еврейской культуры. Однако вскоре премьер неожиданно перешёл на наставнический тон.
— И всё же, господин Зингер, — сказал он, — вы должны понимать, что всю жизнь творили на умирающем языке, который на новом этапе истории стал совершенно ненужным нашему народу. Идиш, возможно, подходил для общения евреев в местечках, но окончательно изжил себя после того, как мы обрели государство. Это язык слабых и униженных, он не годится для сильной и независимой нации...
— Вы правы только в одном, господин премьер: идиш — это язык, предназначенный для мира, а не для войны, для любви и уважения, а не для хамства! — ответил Башевис-Зингер и, не попрощавшись, покинул номер Бегина».
Через несколько лет Зингера пригласили в Израиль, но, узнав, что придётся встречаться с Бегиным, он отказался от визита.
Ответ по существу содержался в его Нобелевской речи:
«Меня часто спрашивают: почему вы пишете на идише? Я попробую ответить. Ответ будет еврейским — то есть вопросом на вопрос: а почему я не должен писать на идише? Было бы лучше, если бы я писал на китайском или турецком? ...»
(далее следует длинный фрагмент речи с юмористическими идишскими выражениями и сравнением богатства языка).
Именно в этой речи Зингер показал, что идиш — хранитель памяти народа, и борьба за него есть борьба против забвения.
В Израиле присуждение Нобелевской премии писателю на идиш встретили довольно прохладно: «какой-то живущий в Америке», — но позже почти все поняли, что за идиш нужно бороться, и что лучшего защитника с мировым признанием не найти.
Идиш жив — аф цулохес але сонем («назло всем врагам»). Он жив не только у хасидов, которые его сохраняют, не только благодаря энтузиастам в Америке и Израиле, но и благодаря творчеству Исаака Башевиса Зингера, который обессмертил его в мировой литературе наравне с другими гениями. Почти все писатели на идиш, кроме, может быть, Шолом-Алейхема, забыты, и их помнят лишь специалисты и еврейские семьи старших поколений.
Хотя, к слову, совсем недавно и «Гарри Поттер» был переведён на идиш.
Вечная память великому хранителю памяти народа!